Реальность, она порой витиеватее вымысла, и уж в наших краях, где смешалось всё, что только можно и нельзя, не надо удивляться ничему. Смешную и грустную одновременно, историю, которую я поведаю вам, я заначил до этого дня и приберегал четыре месяца, что является для меня случаем беспримерной выдержки и блоггерской стойкости. Но именно сегодня, в преддверии Дня Памяти по погибшим солдатам и в день годовщины гибели Илана-индейца, пришло время рассказать об этом замечательном человеке.
Отец Илана был апач по имени Ка-э-те-най или Каи-тинэй, это не суть. Суть была в том, что он воевал с немцами. Воевал по старинке, по-дедовски, со всеми этими макабрическими нецивилизованными сниманиями скальпов, дикими воплями и тактическими хитростями. (Например, полдня пролежать под полуразложившимся трупом и таки дождаться появления в соседнем окопе минометного расчета фашистов с последующим перерезанием горла тому, кто не успел убежать. Гранаты он принципиально не использовал). Воевал он, воевал да и стал свидетелем освобождения концлагеря. Какого точно, неясно, да это и не суть. Суть в том, что он понял, что евреи — это европейские индейцы. Его предков уничтожали конкистадоры, жестоко и массово, только за бытность их индейцами, и с евреями сделали то же самое.
Это открытие так поразило Ка-э-те-ная, что, когда он вернулся с войны, женился и произвёл на свет первенца, кроме традиционного имени Элан (типа «дружелюбный»), он дал сыну и «цивильное» имя Еврей. Jew.
Надо ли говорить, что мальчика уже на раннем этапе стал интересовать наш народ. Что-то он слышал, о чем-то читал, а потом его судьба привела к маленькой самопальной общинке относительно религиозных евреев в соседнем городке, негласным лидером которой был классный мужчина из Израиля по имени Илан.
Первый же Шаббат с песнями в стиле кантри и разговорами о смысле бытия далеко за полночь произвели на молодого индейца сильное впечатление. Старики его племени говорили загадками, к которым были щедро подмешаны сказания из древнего эпоса, и услышать какие-то ясные рассуждения о важных вопросах человеческой жизни для Элана было внове. Он зачастил в гостеприимную общину, в которой, узнав о его имени, принимали его, как своего.
Спустя полтора года Элан решил, что его судьба — быть евреем и жить в Израиле. Отец, которому на тот момент было под шестьдесят, услышав о планах сына, долго молчал и курил трубку. В фильмах обычно после этого индеец говорит что-нибудь очень лаконичное и мудрое, отец Элана не стал изменять канонам Голливуда. Он вынул чубук изо рта, улыбнулся и сказал: «Да давно уже пора». И всё. Апачи лишнего не говорят, когда и так всё ясно.
Кажется, он прошёл реформистский гиюр в Калифорнии, тут не всё ясно, одно известно, что в киббуце, в который он попал, прилетев в Израиль в 84-ом, он пахал на тракторе в Шаббат, завернувшись с головой в талит. Чем немало прикалывал местных старожилов. Язык у него пошёл на удивление легко, видимо, благодаря усердию нечеловеческому. Если он находил какую-то задачу важной, он шёл до конца. Далеко не любая задача могла его завлечь, но уж если он проникался её значимостью, всё, можно было быть спокойным; Илан (так теперь его звали) выполнял её со стопроцентной гарантией.
В конце 85-го он пошёл в армию. Это был отдельный атракцион. Жилистый, выносливый, как дюжина крокодилов, он мог выполнять упражнения нормативов любой сложности, бежать хоть с утра до вечера в приличном темпе и спать так мало и так чутко, что вопрос с ночным дозором у его сослуживцев решался сам собой. Служил он на юге, в секторе, служил хорошо, взялся за арабский и намастрячился ботать по-ихнему на хорошем бытовом уровне, чем не раз пользовался для дела. Однако, ментальная особенность его заключалась в том, что, как было упомянуто выше, те задачи, которые казались ему бессмысленными, он саботировал. А в армии всегда есть такие задачи. И армия не любит, когда её не слушаются. Поэтому Илан имел смешанное отношение со стороны начальства: восхищение его возможностями, как солдата, перемежалось крайним раздражением от его молчаливых забастовок. Стандартные формы взыскания типа «губы» не производили на него ни малейшего впечатления. Сидел себе, думку думал, ни на что не жаловался. Что с индейца взять.
Наверное, его бы отправили ящики таскать для «Шекема», потому что, ну, невозможно такой неформат иметь в части, но тут в верхах решили создать «отряд 367». Йехидат «Шимшон». Илана взяли туда просто сходу. Главная проблема с его закидонами решалась сама собой: все задачи по новому месту службы были донельзя концептуальными и однозначно важными. Полтора года подготовки миновали, как мгновение, и вот уже «Масòк» («Вертолёт». Такое прозвище он получил в честь своего племени и в честь как раз в этот период появившихся на вооружении армии США вертолетов "Апачи") начал пополнять эпос подразделения курьёзными случаями, из которых, после некоторой литературной обработки, получались замечательные байки, передаваемые из уст в уста у коллег-«дувдуванчиков» (отряд «Вишня». Схожая структура, только в наших краях, «Шимшон», светлой памяти, действовали в Секторе Газа).
Так, к примеру, легенда о том, как Илан предложил хозяину табачной лавки в центре Сектора за гроши поработать у того «рекламным индейцем», была крайне популярна еще в начале девяностых. Он прикинулся каким-то нелегалом, который до этого работал в туристическом бизнесе в Египте, а потом что-то натворил и должен был срочно мотать из страны. Короче, со своей классической индейской физией и в полном облачении вождя он проторчал у входа в лавку полторы недели, а потом, когда первоначальный интерес к такой колоритной фигуре малость поутих, и его стали воспринимать, как часть ландшафта, в один прекрасный день «вождь» вдруг «ожил», схватил в охапку какую-то важную шишку, которую давно хотели найти и допросить, упаковал того в машину охраны и был таков.
Погиб он через два года и не на боевом задании. На тренировочном прыжке у сослуживца запутались стропы, Илан подхватил его но из-за ветра и вращения всё спуталось в один клубок, который и рухнул на землю.
Покойся с миром, Илан Jew! И тебя мы вспомним в этот день.