Nick Golovin

Илон Маск тут на днях призвал к закрытию «Голоса Америки». Я не могу передать словами, насколько я поддерживаю это решение! Этот колумбарий бабушек международной журналистики в иммиграции давным-давно нужно было разогнать.

Я работал на «Голосе Америки» в Нью-Йорке чуть больше трёх месяцев. На дольше не хватило.

Меня туда позвали реформировать уже к тому времени сгнивший до основания Нью-Йоркский корпункт. Но предупредили — «Вы имейте в виду, у нас там работают ветераны-международники, так что аккуратнее с ними!»

«ВетеНары, ветеринары» — подумал я, и пошел, на свою голову. Тем более, руководство из Вашингтона клялось-божилось, что «они там все очень креативные, но им нужна встряска, новые идеи, интересные программы» и т.п.

После нескольких дней работы меня вызвала в свой офис атаманша — главный корреспондент и крёстная мать Нью-Йоркского корпункта. На мои вопросы про рейтинги, просмотры и KPI она расхохоталась и объяснила, что «у нас тут, в государственных структурах, не принято ТАК…» Не приняты рейтинги, понимаете? Кто смотрит, тот смотрит, упокой Г-сподь их душу. «Мы ориентируемся на них (глаза вверх), там, в Вашингтоне.»

Вечером после первого рабочего дня я пришел домой и сказал, что это пиздец, который неизлечим. Я такое последний раз видел на Академика Королёва в 2001-м году, где похожие на служанок из спектакля Виктюка редакторши манерно держали сигареты между пальцами и матерились в мутные экраны кинескопов в монтажной комнате.

Голос Америки и их телеканал «Настоящее Время» были именно вот таким вот гостелерадио, застрявшим где-то глубоко в начале нулевых. Только пыльные тётки сидят не на условной Академика Королёва, а на Бродвее в Нью-Йорке. Кушают йогурты, играя в пасьянс-косынку и пожирая любую инициативу, любой случайно забредший к ним талант (которые, кстати, были).

На каждую инициативу находится какой-нибудь устаревший нерушимый протокол, каждая креативная мысль встречает шквал причин, почему «так нельзя» или «так не принято». «Вы ж не хотите, чтобы мы тут все работали с утра до ночи!» — прямо буквально сказала мне одна ветеНар «Голоса Америки». Инициативных и креативных убирают, остаются только мамонты, знающие протокол и умеющие подлизнуть Вашингтону.

Это массовое просиживание штанов в иммиграции. Людей, бывших корреспондентов, сажают на пограничного размера зарплату: маленькую, чтобы проявлять энтузиазм, и достаточную, чтобы сидеть на ней годами, плывя по течению и превращаясь в унылую массу без каких-либо желаний, идей и креативности. Там было несколько человек, которые в неделю снимали один пятиминутный сюжет для новостной программы. А иногда, один сюжет в две недели. А зарплата капает. Страховка — одна из лучших. Эффективность — ноль. Из десятков сотрудников — только пара адекватных, как правило, внештатных, которые правда «пашут».

В этом болоте начинал гнить любой, кто находил там себе хоть какое-то место. Условно, есть у тебя рубрика про культуру. Делаешь ты сюжетики по три минутки, которые никто не смотрит. И так лет 15. Во главе этого всего сидят за 30 лет дослужившие до директрис бывшие секретарши. Которые знают, как правильно бумажку со стола на стол переложить. Чтобы по канонам бюрократии.

Когда я мягенько пару раз намекнул ветеранам на то, что, мол, друзья, вы неэффективно работаете, меня объявили «токсичным», «булли» и выставили на очередном политбюро к позорному столбу.

На такой работе надо «сидеть и не свистеть» в ожидании ишачьей Пасхи. И вот они сидят. Целыми службами. Международные редакции, на разных языках вещающие нарративы демпартии США. Десятки, сотни никому не нужных пропагандистов, не желающих отходить от нежного соска дяди Сэма. Спускают миллионы долларов в трубу. И им не нужны зрители, они не за это деньги получают. Им не нужен креатив. Им нужно, чтобы нега их профессионального разложения длилась вечно.

Будет здорово, если эту помойку закроют, в общем. Никто от этого не пострадает, кроме ветеранов. ВетеНаров. Ветеринаров! Ну, вы там вырежете…