Eugene Peskin

Выдержка из Р. Капелюшникова про влияние роботов и AI на рынок труда:

Многие предрекают, "какой сокрушительный удар по занятости должны нанести новейшие технологии – искусственный интеллект, роботизация и автоматизация. Вскоре мир ждет «быстрое развитие AI, а вслед за этим широкое распространение промышленных роботов в самых разных областях экономики»; рано или поздно роботы начнут в огромных масштабах «лишать людей работы»; «в наибольшей опасности находятся массовые профессии»; наконец, «не надо обольщаться», что угрозы крупномасштабной «технологической безработицы» удастся избежать...

Когда устрашающими прогнозами о будущем рынка труда занимаются политологи, футурологи, историки, инженеры, компьютерщики, это не вызывает у меня удивления. Но когда к их хору присоединяются экономисты, признаюсь, меня это вводит в легкую оторопь. Как будто не было двух столетий, в течение которых экономическая наука активно занималась этой проблемой! Как будто за это время ею не был накоплен огромный массив теоретических аргументов, эмпирических данных и исторических свидетельств! ... неважно, что все предыдущие волны технологического алармизма неизменно заканчивались пшиком. ..., что все известные истории эпизоды с резким ускорением темпов роста производительности труда сопровождались увеличением, а не уменьшением числа рабочих мест. ... для обозначения логической ошибки, в какую впадают технологические алармисты, ...был даже выработан специальный термин – thelumpoflaborfallacy (заблуждение, предполагающее фиксированность объема труда).

Речь идет о умозаключениях по типу: «если производительность труда в результате внедрения новых технологий выросла на X процентов, то, значит, спрос на рабочую силу снизится также на X процентов». Этот силлогизм является ложным, так как исходит из предположения о фиксированности объема выпуска и не учитывает действия разнообразных макроэкономических механизмов обратной связи. На самом деле при повышении производительности труда объем выпуска не остается неизменным: ее рост влечет за собой увеличение доходов либо предпринимателей, внедривших нововведения, либо работников, начинающих использовать более совершенное оборудование, либо потребителей, получающих за счет снижения цен доступ к более дешевым товарам, а чаще всего и тех, и других, и третьих одновременно. Возросшие доходы транслируются в более высокий потребительский и инвестиционный спрос, а удовлетворить его оказывается невозможно без привлечения дополнительных рабочих рук.

В результате связь между динамикой производительности труда и динамикой спроса на рабочую силу предстает как чрезвычайно сложная и не однонаправленная. Благодаря косвенным макроэкономическим эффектам она вполне может оказываться (и чаще всего оказывается на практике) не отрицательной, а положительной. К этому остается добавить, что, как я упоминал своей реплике, начиная примерно с 2005 г. мир вступил в период резко замедлившихся темпов технологического прогресса, когда они просели намного ниже исторической «нормы». Ждать в этих условиях резкого взлета технологической безработицы значит предаваться катастрофизму из любви к искусству. Даже если в неком туманном будущем эффект новых технологий с точки зрения занятости окажется отрицательным (что крайне маловероятно – см. выше), он в любом случае не будет идти ни в какое сравнение с отрицательными эффектами, исходящими от экономических кризисов или старения населения.

Но если негативное влияние новых технологий на спрос на труд – вещь в высшей степени гадательная, то их негативное влияние на предложение труда – свершившийся факт. Раньше те, кто попадал в безработицу, были обречены на вынужденное безделье и социальную изоляцию. Теперь это не так. Сегодня им есть чем заниматься (например, с утра до ночи играть в компьютерные игры) и есть с кем общаться (через социальные сети). Ценность досуга выросла настолько, что многие работники с низкой производительностью стали предпочитать вообще оставаться вне рынка труда. Как показывает анализ, в США расширение доступа к новым «досуговым» технологиям привело к тому, что молодые мужчины с низким образованием стали работать в течение года в среднем на 75-150 (!) часов меньше. Мне кажется, что чем запугивать себя и других кошмарами из призрачного будущего, было бы куда лучше взглянуть в лицо реальным вызовам, контуры которых хорошо различимы уже сейчас."

Moshe Yanovskiy: Для дополнительного чтения по теме - статья Чамберлина и Блока: https://nppe.eu/journal/article/view/101/99