Виталий Портников

В многочисленных некрологах, посвященных памяти бывшего государственного секретаря Соединенных Штатов Генри Киссинджера, самое распространенное определение – "гигант дипломатии". Киссинджер и в самом деле на протяжении всей многолетней политической и экспертной карьеры демонстрировал такие вершины профессионализма, до которых можно добраться не каждому главе государства, не то что министру иностранных дел. И был неутомим в защите своих политических подходов: уже столетним старцем летал в Китай и встречался с Си Цзиньпином, проведя таким образом четкую прямую от своих – и президента Ричарда Никсона – переговоров с Мао Цзэдуном.

Этот последний визит Киссинджера стал очевидной иллюстрацией главного принципа его представлений о политике: дипломатия – это искусство найти общий язык со злом. Вполне возможно, что этот принцип не был просто теорией, которую необходимо было воплотить в жизнь в практической дипломатии. Скорее всего, это был вывод из детства, когда родители маленького Генри вынуждены были покинуть Германию, спасаясь от Холокоста. Из такого травмирующего опыта ребенок может сделать достаточно простой выбор. Он может стать борцом со злом, рыцарем в сверкающих доспехах, Визенталем или солдатом Войны за независимость Израиля. А может стать факиром, укрощающим кобру.

Киссинджер пошел по второму пути. Он старался как мог забыть свое прошлое беженца, не очень охотно вспоминал о еврейском происхождении и избегал говорить на родном для себя немецком языке – хоть и сохранил отзвуки немецкого акцента на всю оставшуюся жизнь. И он был совершенно и непоколебимо уверен, что единственный возможный путь избавиться от зла – это договориться с ним.

Казалось бы, урок Вьетнама должен был навсегда отрезвить бывшего государственного секретаря. Окончание вьетнамской войны стало его главным политическим триумфом. Но сейчас мало кто помнит, что соглашение Киссинджера и секретаря ЦК Партии трудящихся Вьетнама Ле Дык Тхо, за которое оба получили Нобелевскую премию мира, зиждилось на прекращении огня и сохранении статус-кво. И разумеется, коммунистический Северный Вьетнам при поддержке Советского Союза и маоистского Китая немедленно нарушил эти договоренности и оккупировал Южный Вьетнам. Киссинджер, разумеется, негодовал и был готов вернуть свою Нобелевскую премию (предусмотрительный догматик Ле Дык Тхо, который точно знал, чем все окончится, изначально от нее отказался). Но Сайгон-то не вернешь, как не вернешь судьбы всем тем миллионам людей, которые надеялись не попасть под власть коммунистической диктатуры. И как бы ни объясняли историки будущего ситуацию "усталостью" американского общества от войны и неэффективностью коррумпированного руководства Южного Вьетнама, факт остается фактом: вьетнамские коммунисты обманули Киссинджера, который верил, что с ними можно договориться. Что не помешало нашему герою всю жизнь гордиться тем, что он затащил Никсона в Пекин…

И в результате все мы живем в мире, сконструированном Киссинджером, – мире, в котором добро обязательно договорится со злом, а зло будет наверняка соблюдать свои обязательства, на то оно и зло. Вот только с каждым новым днем жизни в этом неуютном мире мы все больше и больше убеждаемся, что со злом на самом деле договориться не удастся, что оно нас обязательно обманет, а если получится – уничтожит, сколько ему ни улыбайся за столом переговоров. И мы, как маленькие дети, брошенные мудрым дедушкой, оглядываемся по сторонам, чтобы понять, где же рванет в следующий раз и не обрушится ли крыша горящего дома на наши собственные головы. Украина? Ближний Восток? Южный Кавказ? Тайвань? Корейский полуостров? Латинская Америка?

Вот только инструкции о том, как вести себя в мире, в котором нельзя договориться со злом, дедушка нам не оставил.